Сегодня из печати вышел 13-й том «Архива еврейской истории». Первый сборник был напечатан в 2004 году, но в 2011 серия была прервана. Благодаря Еврейскому музею и Центр толерантности «Архив» вновь стал выходить в 2016 году. Материалы сборника являются весомым вкладом в историю российского еврейства. Главным редактором «Архива еврейской истории» неизменно является доктор исторических наук, профессор, директор Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и её последствий НИУ ВШЭ, член Европейской академии – Олег Витальевич Будницкий. В 13-й том «Архива еврейской истории» вошли избранные главы из воспоминаний выдающегося юриста начала ХХ века Бориса Гершуна, «простого человека» Анны Шойхет, автобиография которой охватывает первую половину прошлого века, воспоминания Геннадия и Елены Эстрайх об их попытках эмигрировать из СССР, начиная с конца 1970-х. В раздел «Исследования» вошли статьи об одном из малоизвестных членов знаменитого клана баронов Гинцбургов — Альфреде, сыне Горация, а также о народовольце Савелии Златопольском. В приложении к статье публикуются показания Златопольского на следствии и письма из заключения. Завершают том публикации лагерных писем известного фольклориста и музыковеда Моисея Береговского и транскрипт интервью Бориса Каменко, чудом пережившего Холокост на Ставрополье. Все остальные члены его семьи были расстреляны нацистами. Материалы, публикуемые в настоящем томе, извлечены из архивов Москвы, Санкт-Петербурга, Нью-Йорка, а также из семейных архивов. Содержание От редактора О. В. Будницкий. Воспоминания О. В. Будницкий. Б. Л. Гершун — юрист и общественный деятель Б. Л. Гершун. Воспоминания русского адвоката. Подготовка текста и примечания Т. Л. Ворониной А. М. Шойхет (Резник). Автобиография. Публикация и подготовка текста Т. Фишеля и В. Дымшица. Примечания и вступительная статья В. Дымшица Е. и Г. Эстрайх. И стория эмиграции одной московской еврейской семьи Исследования И. Владимирски, М. В. Кротова. Альфред Гинцбург и российская золотопромышленность М. А. Барабанова. Народоволец Савелий Златопольский Приложение. С. Златопольский. Показания. Записки. Письма Документы Е. Хаздан. Лагерные письма Моисея Береговского М. Береговский. Письма из лагеря. Публикация, подготовка текста, вступительная статья и комментарии Е. Хаздан «Почему остался живой?» Интервью с Борисом Каменко. Подготовка к публикации, вступление и комментарии И. В. Ребровой

24 октября в 19.00 состоится презентация книги Нормана Смита – "Одурманивание Маньчжурии. Алкоголь, опиум и культура в Северо-Восточном Китае" Норман Смит – профессор истории в университете Гвельфа, Канада. Норман расскажет о своем опыте изучения истории северо-востока Китая, проблемах и интересных особенностях этого региона. Выступление Нормана будет проходить на английском языке с последовательным переводом. Норман Смит автор книг —«Борьба с Маньчжоу-го: Китайские писатели-женщины во время японской оккупации» и «Империя и природа: Создание Маньчжурии». Спикеры презентации: Переводчик книги – Кирилл Батыгин Востоковед – Ольга Болкунова Эксперт мировой экономики – Анна Кутелева Китаист – Алексей Родионов Ссылка на регистрацию: https://us02web.zoom.us/webinar/register/7916650715788/WN_76-piTUlTiGqv5rAfNFytQ Более подробная информация в группе встречи VK

«...пример древних и новейших времен удостоверяют каждого, что чем удобнее были средства к сему [достижению цели — “благоденствия народа”] употребляемы, и правила Государственного Правления тому соответственнее, тем стройнее, тверже и совершеннее было все политическое тело, тем довольнее и счастливее каждый член ему принадлежащий» В конце сентября в издательстве «Библиороссика» вышла книга Даниэля Орловского «Пределы реформ. Министерство внутренних дел Российской империи в 1802–1881 годах». Даниэль Орловский родился в Чикаго и получил высшее образование в Гарварде. Во время службы в Корпусе морской пехоты США он изучал русский язык в Военном институте иностранных языков в Монтерее (Калифорния). Работал заведующим кафедрой в Южном методистском университете, с 1994 года и по настоящее время возглавляет его летнюю школу в Университетском колледже Оксфорда. В круг научных интересов Орловского входят правление Временного правительства России, российская бюрократия, социальные роли «белых воротничков», низших и средних слоев в российской и советской истории, а также общественные отношения в период русской революции. В книге «Пределы реформ» на примере Министерства внутренних дел рассматриваются институциональные, социальные и культурные основы бюрократической власти в императорской России. Автор разрабатывает концепцию «министерской власти» для объяснения устойчивого и персонифицированного способа осуществления власти в российской истории. «Министерства в Российской империи никогда не были ни монолитны, ни всемогущи. Сильные и слабые стороны ведомств были обусловлены самой их структурой и кадровой политикой, а также наследием управленческих традиций нескольких предыдущих веков. МВД выделялось из ряда прочих министерств благодаря обилию департаментов, управлений, советов и должностных лиц, подотчетных непосредственно главе министерства. Эти структуры имели различные функции и далеко не всегда могли согласовать совместную работу: если прочие министерства, скажем, финансов, просвещения или юстиции, имели четкую и специализированную юрисдикцию в конкретной административной области, то МВД охватывало своей деятельностью области общего управления, полиции, цензуры и множество социально-экономических вопросов. Поэтому управление МВД являлось чрезвычайно трудоемкой задачей. В политическом аспекте функциональное разнообразие способствовало широкому распространению идеалов министерской власти, отчего именно МВД всегда представлялось главной надеждой и опорой самодержавия.»

В конце ноября выходит долгожданная новинка – «Одурманивание Маньчжурии. Алкоголь, опиум и культура в Северо-Восточном Китае» Нормана Смита. В своем исследовании Смит показывает, как в северокитайском обществе воспринимались одурманивающие вещества и зависимость от них, какую роль в изображении интоксикантов сыграла японская оккупация Маньчжурии и какие усилия предпринимались властями для снижения потребления опиума и алкоголя. Страшна твоя жертва: Ты превратил свою кровь в грязь. Оправдана ли столь высокая цена? Тебе придется принести в жертву свою любовь. Само собой: твой враг он также враг мой. Песня «Бросай курить» В 1942 г. Ли Сянлань (1920–2014) — самая известная актриса и певица основанного Японией марионеточного государства Маньчжоу-го (1932–1945) — исполнила песню «Бросай курить». Произведение осуждало «ужасающую» практику потребления опиума, который в тексте песни сравнивается с совратителем, обольщающим и затем уничтожающим всех, кто подпадает под его чары. Ли пела о роковой привязанности к наркотику, и каждое озвучиваемое ею слово находило отклик в душах измученного китайского народа, в особенности медицинских работников и должностных лиц, которые хотели сократить потребление населением таких токсичных веществ, как опиум и алкоголь. «Одурманивание Маньчжурии» состоит из восьми глав. В главе 1 — «Алкоголь и опиум в Китае» — описывается, как китайцы относились к алкоголю и опиуму в разные исторические периоды вплоть до середины XX в. В главе 2 — «Маньчжурия: исторический контекст» — внимание уделяется Северо-Восточному Китаю и наиболее существенным деловым и государственным преобразованиям в региональной индустрии интоксикантов с конца периода империи до 1940-х гг. включительно. В главе 3 — «Воззрения на алкоголь» — будут обсуждены ключевые нарративы, имеющие отношение к употреблению алкоголя в Китае. В тексте представлены сюжеты из ведущих газет и журналов региона в 1930-х и 1940-х годов, в том числе «Датунбао» («Вестник Великого Единения»), «Цзянькан Маньчжоу» («Здоровая Маньчжурия»), «Цилинь», «Шэнцзин шибао» (Shengjing Times) и «Синьманьчжоу» («Новая Маньчжурия»). Глава 4 — «Покупая алкоголь, приобщаешься к современности» — отслеживает рекламные тренды, от продвижения потребления спиртного в качестве свидетельства современности тех, кто его употребляет, до призывов к жесткому контролю или даже запрету на алкоголь. Мы сделали обзор следующих продуктов — вино «Red Jade», вино «Suppon Holmon» («Soft -Shell Turtle»), ликер «Yomeishu» и пиво «Asahi». Глава 5 — «О потреблении интоксикантов в литературе» — анализирует китайскую художественную литературу 1930-х и 1940-х годов, посвященную употреблению алкоголя и других одурманивающих веществ. Глава 6 — «Переполох в сервисной индустрии» — посвящена жарким дебатам 1930-х годов по поводу работы женщин в опиумных магазинах в частности и в индустрии услуг в целом. Дискуссия была сфокусирована на «признанных талантах» женщин и том, как лучше реализовать их в работе. В главе 7 — «Обоснование зависимости и поиск излечения» — описываются попытки современников показать «зависимость» как явление и обозначить пути к ее преодолению отдельными лицами как в домашних условиях, так и в специализированных структурах. Материалы СМИ о препаратах, противодействующих зависимости, и материалы о больницах, клиниках и институтах здоровой жизни (каншэнъюань), а также их врачебных коллективах, подчеркивают всю серьезность, с которой многие относились к борьбе с зависимостью от интоксикантов до победного конца. Глава 8 — «“Занимательные беседы” и Опиумная монополия» — исследует трактат «Занимательные беседы: сборник № 1», опубликованный Опиумной монополией Маньчжоу-го в 1942 году и распространявшийся среди населения бесплатно. Норман Смит – профессор исторического факультета Университета Гельфа (Канада). Автор книги Resisting Manchukuo: Chinese Women Writers and the Japanese Occupation. Редактор-составитель таких книг, как Empire and Environment in the Making of Manchuria и Manchukuo Perspectives: Transnational Approaches to Literary Production. Видео с презентации книги:

Более столетия, со времен реставрации Мэйдзи и до схлопывания экономического пузыря 1990-х годов Япония развивалась взрывными темпами. Однако с тех пор она так и не смогла полноценно отреагировать на глобализацию мировой экономики. Почему политико-экономическая система страны в разных условиях показывает столь разные результаты? Кент Колдер в попытке объяснить это явление использует понятие «кругов компенсации». Под ними понимаются группы, представляющие те или иные экономические, политические или бюрократические интересы и определяющие корпоративные и индивидуальные реакции на инвестиции и инновации. Колдер рассматривает, как эти круги действуют в семи областях экономики, от поставок продуктов питания и до рынка бытовой электроники. Результатом исследования являются подробный обзор японских кругов компенсации и своеобразная дорожная карта для их расширения в будущем. «На протяжении всей этой книги мы указывали на трудности адекватного соответствия широким национальным интересам и усиливающимся требованиям глобализации, которые в Японии создаются наличием кругов компенсации. Начиная с 1990-х годов, то, что когда-то было высокофункциональной поддержкой процесса ускоренного роста Японии, превратилось в регрессивные барьеры на пути реструктуризации, необходимой для выхода из «потерянного десятилетия» стагнации. Возникает вопрос: есть ли альтернатива?» Кент Колдер занимает посты вице-декана по вопросам образования и академическим вопросам и директора Центра восточноазиатских исследований имени Эдвина О. Рейшауэра в школе перспективных международных исследований Джонса Хопкинса. Колдер – автор более чем десяти книг по политической экономии Восточной Азии, энергетической геополитике, сравнительной городской политике и политике Японии, включая Global Political Cities (2021), Super Continent (2019), Circles of Compensation (2017), Singapore: Smart City, Smart State (2016), Asia in Washington (2014) и The New Continentalism (2012). В 2014 году за свою научную деятельность и вклад в американо-японские отношения Японии был награжден Орденом Восходящего солнца с золотыми лучами и шейной лентой.

На днях выйдет Сборник исследований и материалов – составитель Илья Кукуй − «На берегах Голубой Лагуны: Константин Кузьминский и его Антология». Константин Константинович Кузьминский (1940–2015), с присущей ему провокационностью часто подписывавшийся ККК, был одной из центральных фигур неофициальной литературной сцены Ленинграда. Еще до своей эмиграции в 1975 году он составил целый ряд антологий на основе своего богатейшего литературного и художественного архива советского андеграунда. «Антология новейшей русской поэзии У Голубой Лагуны», выходившая под редакцией Константина Константиновича Кузьминского в издательстве Oriental Research Partners (Newtonville, Mass.) в 1980–1986 годах, вне всякого сомнения, хорошо известна каждому специалисту, занимающемуся неподцензурной поэзией советского периода. Для многих читателей на Западе, в особенности до развития электронных технологий, она была первым источником знакомства с литературой самиздата, а в России, еще до того, как появилась в электронной версии, — одним из самых легендарных проектов тамиздата. По своему масштабу — пять томов в девяти книгах — АГЛ до сих пор является самым объемным изданием, посвященным не только советской неофициальной поэзии, но и всей русской поэзии в целом. «Крупнейшей русской антологией» называл ее Вадим Крейд и отмечал в 1985 году: «Теперь, после выхода в свет этих томов, вряд ли кто-нибудь может сказать, что он хорошо знает современную поэзию, если он не знаком с Антологией». В то же время характер этого проекта столь своеобразен, что выводит его за рамки обычной антологии и делает в равной степени как авторским литературным произведением, так и документом эпохи, воспроизводящим и воссоздающим механизмы породивших его культурных полей — сам- и тамиздата. Восстановлению контекста, в котором возникла АГЛ, — биографического исторического, социокультурного, поэтического — и посвящен настоящий сборник. Илья Кукуй Антология Константина Кузьминского как «живое зеркало»

Малкольм В. Джонс – почетный профессор русского языка в Ноттингемском университете (Великобритания), один из основателей и почетный президент Международного общества Достоевского. Автор книг и статей о Достоевском, некоторые из которых уже доступны на русском языке: в частности – «Достоевский после Бахтина», опубликованная в 1998 году. «В конечном счете, как мы предположили, мир Достоевского не является бинарным, хотя он сам как личность, судя по всему, испытывал неудержимую тягу выражать себя в таких терминах. Противоречащие друг другу принципы имеют общее происхождение, лежащее вне текста (как точка схода на картине): все зависит от того, какой маршрут человек выбирает, выходя из тишины тьмы, или же от того, как люди прокладывают свой путь между этими принципами. Выбор определяет не только абстрактную философию жизни, но и отношение человека к универсуму, к миру природы, к обществу, к себе, к другим людям и к миру грядущему, даже к процессу мышления и философствования как такового, другими словами, выбор определяет то, как человек относится к человеческому дискурсу, в частности к религиозному дискурсу, видит ли он в нем выражение своего чувства целостности или аналитический инструмент на службе собственной воли, созидающей собственную систему ценностей. Предложенная нами модель имеет определенные преимущества с точки зрения критики, поскольку она учитывает как желание Достоевского поставить нас перед выбором между православной традицией и атеизмом, так и противоположное впечатление, что такой выбор произволен. Другими словами, она избавляет нас от необходимости выбирать между «христианским» и «нехристианским» прочтением, религиозным прочтением и постмодернистским прочтением. Наоборот, она обязывает нас примириться с ними обоими, ибо в мире Достоевского реальность их сосуществования неизбежна. Более того, религиозная динамика романов Достоевского явно соответствует процессу, который мы можем наблюдать и в наши дни. Достоевский, несомненно, надеялся, что эти ростки новой веры приведут к обновленной форме русского православия. Возможно, это и так, хотя сегодня это выглядит несколько сомнительно. Это, однако, не обязательно означает, что они не обладают собственной значимостью. Как говорит Мышкин, когда атеисты говорят о религии, они всегда как бы упускают из виду суть дела и говорят совсем будто не про то [Достоевский 1972–1990, 8: 182].» Отмечая личную приверженность Достоевского русскому православию, Малкольм Джонс утверждает, что понять вымышленный мир писателя можно только оценив полифонию самых разных отраженных в произведениях религиозных переживаний — от истовой веры и до радикального неверия. Как автор романов Достоевский пренебрегал внешними проявлениями религиозности и показывал, что путь человека к «осанне» должен проходить через «горнило сомнений».

В исследованиях, посвященных внешней политике и истории Российской империи начала XX столетия, значение проливов до сих пор оставалось недооценено, а также истолковывалось превратно; в настоящей работе подробно изучается политика России в отношении Босфора и Дарданелл в тот переломный исторический момент. О коренной смене в отношении России к данному региону возвестило назначение министром иностранных дел в конце 1910 года Сергея Дмитриевича Сазонова. После столетия разного рода двухсторонних соглашений с Константинополем, посвященных защите российских интересов, в Петербурге решили, что настало время прибегнуть к многостороннему подходу в решении данного вопроса; подобно большинству своих предшественников на посту, Сазонов считал, что, покуда Россия недостаточно сильна, чтобы самолично навязать Турции свою волю, ради сохранения status quo проливов ей следует объединить усилия с великими европейскими державами. Он руководил внешней политикой России и во время Первой мировой войны, предвидя судьбоносные англо-франко-русские дипломатические обсуждения касательно будущего данного региона. Так, одним из важнейших его достижений явилось заключение весной 1915 года трехстороннего соглашения, согласно которому после победы Антанты над Центральными державами Российская империя получала в свое безраздельное владение бывшие турецкие проливы. Однако после отставки Сазонова в июле 1916 года русской дипломатии уже не суждено было вернуться к реализации соглашения, поскольку вскоре царский режим рухнул. Как будет показано далее, Россия проводила последовательную политику в отношении проливов вплоть до заключения в марте-апреле 1915 года вышеупомянутых соглашений. Вся деятельность Сазонова в предвоенное время и в первые месяцы войны была сосредоточена как раз вокруг поддержания status quo Черноморских проливов. Россия выступала против влияния прочих государств, помимо турецкого и своего собственного, на важнейший морской путь. В то же время она никогда не позволяла своим интересам в регионе вмешиваться в политику сдерживания и противостояния немецкой экспансии. До сих пор существовало превратное понимание сути такой политики в широком контексте российского государства и общества — и, пожалуй, наиболее весомым фактором здесь являлась недооценка реального значения трехстороннего соглашения о проливах.

«Мы» Замятина представляет собой удивительный случай эстетического познания. Как замечают многие читатели, роман, написанный до того, как было претворено в жизнь большинство советских политических нововведений, предвосхищает многие отрицательные черты Советского Союза. К ним относятся подконтрольная пресса с ее казенным оптимизмом, политическая цензура в искусстве, однопартийная система, культ личности, фальшивые выборы, тайная полиция и показательные процессы. Некоторые из этих явлений зародились, согласно Замятину, в годы военного коммунизма. Так, поэты Пролеткульта обличали конформизм пролетариата и демонстративно предпочитали употреблять местоимение «мы» вместо «я»; по всей вероятности, отсюда и само ироничное название романа, открывающегося словом «я». Но автор, бывший большевик, довел здесь коммунистическую мысль до логического предела. Можно предположить, что цель книги, которую он позже назвал «самая моя шуточная и самая серьезная вещь», состояла в том, чтобы одновременно осмеять коммунистические идеи и внушить к ним ужас, таким образом дав толчок серии бесконечных революций против всех и всяческих статус-кво. Вполне понятны причины, по которым роман стал первой книгой, запрещенной в СССР. Однако «Мы» содержит в себе гораздо больше, чем просто антисоветское диссидентство, которое увидели в нем его первые читатели как в России, так и на Западе. Проникая в самую суть социального конструирования, роман, как и любое великое произведение, раскрывает многие основополагающие человеческие универсалии. «Мы» стал классикой русской литературы и научной фантастики и, возможно, представляет собой квинтэссенцию антиутопического повествования. Пусть даже роман был написан для того, чтобы усомниться в идеях, зародившихся при большевистском режиме после Октябрьской революции. И притом что «Мы» дает нам представление о предполагаемом будущем коммунизма, на самом деле это книга о нас, о том, кто мы есть и кем будем всегда и везде — просто в силу своей преимущественно неизменной человеческой природы. В «Мы» изображен почти полностью контролируемый обнесенный стеной город XXIX или XXX века, граждане-«нумера» которого живут жизнью столь стандартизированной, что напоминают винтики в отлаженной машине. Д-503, главный строитель первого ракетного корабля, пишет дневник, из которого жители других планет должны узнать о великолепии Единого Государства. Он хвалится, что утопия вот-вот будет достигнута и что венец социального развития уже близок. Он утверждает, что образ жизни в Едином Государстве намного превосходит любое другое известное общество, но чуткий читатель быстро замечает его наивность и подозревает, что все как раз наоборот: этот режим вовсе не утопия, а нечто прямо противоположное — антиутопия. И вскоре нам становится ясно, что ни восемьсот лет развития, ни гигантский государственный аппарат не в состоянии изменить сущность человечества. Д-503, строителя первого в государстве космического корабля, соблазняет напоминающая Мату Хари I-330, предводительница мятежных Мефи, желающих захватить корабль, чтобы устроить государственный переворот. Эта встреча вновь выносит на поверхность извечные черты нашего вида. В Д-503 просыпаются хорошо знакомые нам эмоции, включая любовь и сексуальную ревность, в то время как в городе вспыхивает открытое восстание. Герой продолжает колебаться между верностью государству и собственной возрождающейся человечностью, но его развитие быстро прерывается: власти хватают его и подвергают Операции на мозге. Когда Д-503 пишет свою сороковую и последнюю запись, сражение за утопию все еще бушует, но к этому моменту повествование Замятина уже вызвало у большинства читателей омерзение к Единому Государству и, можно надеяться, ко всем аналогичным режимам.

В годы Первой мировой войны тысячи российских женщин надели военную форму и встали в ряды защитников Отечества. Конечно, женщины участвовали в войнах с самого начала мировой истории, однако здесь перед нами — исключительный случай. В 1914–1918 гг. число участниц боевых действий было значительно выше, чем в предыдущие эпохи или в армиях других государств того времени. К 1917 году количество женщин-солдат, по всей вероятности, превысило шесть тысяч, тем самым достигнув беспрецедентной отметки. Более того, Россия стала первой в новейшей военной истории страной, в которой женщины систематически принимались на службу в воинские подразделения, формировавшиеся по гендерному признаку. Создание в 1917 году особых женских воинских частей не имело аналогов. Появление в России тысяч женщин-солдат в годы Первой мировой войны не было случайностью. Этот феномен стал возможен благодаря особым условиям, существовавшим в России. Для того чтобы понять, как так получилось, что российские женщины стали солдатами, крайне важно принять во внимание исторические прецеденты, социокультурные факторы и политические события и изменения, происходившие в то время в стране. Необходимо также учесть и давнюю традицию участия женщин в боевых действиях, имевшую место как в России, так и в других странах. Важно не забывать и о небоевой деятельности русских женщин, а также женщин в других воюющих странах. Однако следует различать женщин, выдававших себя за мужчин, чтобы сражаться в составе мужских воинских подразделений, и тех, которые, не скрывая свой пол, вступали в женские воинские формирования. По причине исторической беспрецедентности подобных подразделений основное внимание будет уделено именно им: и тем, которые создавались официально, под эгидой российского Военного министерства, и тем, которые формировались усилиями общественных женских организаций по всей стране. Женские воинские подразделения возникли летом и осенью 1917 года; время и место их создания чрезвычайно показательны. В этот период — между Февральской и Октябрьской революциями — в России сложилось несколько важных условий, из-за которых стало возможно создание женских воинских формирований. Пожалуй, важнейшим из таких условий было затруднительное положение, в котором Россия оказалась в ходе войны, и необходимость приободрить уставшую от войны армию. Важную роль также сыграли политические и социальные последствия Февральской революции — обстановка политической неразберихи и соперничества между партиями, неясности в отношении источников власти и яростных вызовов традиционному порядку. Многочисленные силы и интересы (в том числе и многие женские организации), которые ранее подавлялись самодержавным правительством, теперь получили возможность публично заявлять о своих требованиях. Эти факторы сделали возможным нарушение гендерного контракта, а именно участие женщин в войне.

Книга Тима Харта − профессора русского языка и проректора колледжа Брин-Мар (Пенсильвания) – охватывает период 1910-1930 гг. Основной темой исследования Харта является скорость, как важнейший элемент развития русского авангарда как художественного течения, единого в различных видах искусства: в футуристических стихах Маяковского, Алексея Крученых, Василия Каменского; в кубофутуристических и беспредметных работах художников Михаила Ларионова, Натальи Гончаровой, Казимира Малевича; в немых фильмах советских режиссеров Льва Кулешова, Сергея Эйзенштейна и Дзиги Вертова. «Внимательный к хаотичным, живым звукам современного города, Маяковский часто создавал звуковую фактуру, основанную на быстрой аллитерации и внутренней рифме, которые наиболее заметны в стихотворении 1913 года «Шумики, шум и шумищи». Как и предполагает его аллитерированное название, стихотворение наполнено акустической игрой слов и неологизмами, которые вдобавок к воспроизведению шума суетящегося города имеют явное сходство с ранними работами Хлебникова, основанными на неологизмах (например, «Заклинание смехом», 1908 год). Но если раннее словотворчество Хлебникова сохраняло решительно неопримитивистскую основу (о чем свидетельствует название стихотворения и все его вариации неологизмов от корня слова «смех»), то шумы, которые воспроизводит Маяковский, напрямую связаны с возрастающей скоростью города. Сдвигающиеся строки стихотворения, динамические фактуры и выразительные словосочетания вызывают грохот, подобный тому, что создается машинами, двигателями и толпой. Во вступительной строфе «Шумиков, шумов и шумищ» по городу разносятся нестройные звуки: По эхам города проносят шумы На шепоте подошв и на громах колес, а люди и лошади — это только грумы, следящие линии убегающих кос Здесь какофония преобладает и в содержании, и в форме. Когда Маяковский описывает «эхи города», «шепот подошв» и «громы колес», в каждой строчке звучит фрикативное «ш» — жужжание, пронизывающее улицы города («шумы», «шепоте», «подошв», «лошади», «следящие», «убегающих»). Стихотворение полнится городскими шумами; они несутся синхронно с быстро движущимся рассказчиком, который следует за «людьми и лошадьми», а также за «линиями» очеловеченных «кос» (что может означать как волосы, так и сельскохозяйственный инструмент), пока они убегают — по-видимому, от угрожающих сил города. Используя целый набор слуховых, визуальных и вербальных приемов, Маяковский воспроизвел урбанистический темп, в котором сосредоточилось увлечение футуризма скоростью. Кубофутуристическое стихотворение в конечном счете обнаруживает очевидное использование изобразительных и языковых сдвигов, а также фактуры, соответствующей динамизму его отчетливо современной темы. Как и Шершеневич, Маяковский интегрировал элементы космополитического культа скорости итальянского футуризма в российский контекст, при этом исходя из внутренних возможностей русского языка. Его соратники-кубофутуристы поведут динамизм эпохи в других новаторских направлениях, но именно Маяковский наиболее всеобъемлющим образом ускорил русскую поэзию; он сформулировал эстетический подход к живому, самоценному слову, которое воплощало скорость современного города».

Легко забыть, что еще в 1940-х годах советской экономикой восхищались. Невероятные темпы роста, которые демонстрировали добывающая и тяжелая промышленности СССР в разгар мировой депрессии, и последующая стремительная мобилизация во время войны привели к тому, что коммунизм стал казаться реальной экономической альтернативой пребывающему в глубоком кризисе капитализму Западной Европы и Соединенных Штатов. Даже такие критически настроенные против советского коллективизма» экономисты, как Фридрих фон Хайек и Йозеф Шумпетер, увидели в нем знамение будущего. В послевоенные годы социалистические партии западноевропейских стран национализировали ключевые отрасли промышленности и средства коммуникации, расширили программы социального обеспечения и вынесли на обсуждение идею дополнительного налога на богатство. Для решения насущных проблем послевоенного восстановления и для содействия дальнейшему экономическому развитию во многих странах были поддержаны методы «планирования», то есть плановой экономики. Несмотря на то что в точности списанная с советской модели «командная экономика» за пределами социалистического лагеря была отвергнута, «административная экономика» правила там бал: варьируясь от страны к стране, сформировался политический консенсус вокруг идей экономиста Джона Мейнарда Кейнса о контрциклическом характере инвестирования, управлении спросом, модернизации, полной занятости и контролируемом государством экономическом росте. Каким далеким временем это кажется сейчас! Между «тогда» и «сейчас» — целая пропасть. «Славное тридцатилетие», «немецкое экономическое чудо», «итальянское экономическое чудо» — как ни назови, этот экономический бум преобразил Северную Америку, Японию и Западную Европу в 1950-х и 1960-х годах. Из эпохи добычи и производства угля и стали экономики этих регионов шагнули в эпоху доступных потребительских товаров, электроники, сферы услуг и информационных технологий. Вопреки распространенному заблуждению, расцвет экономики в послевоенный период не обошел стороной государства Восточной Европы и Советский Союз. Уровень жизни в этих странах также рос благодаря глобальной сельскохозяйственной «зеленой революции» и подъему промышленности. Тем не менее это развитие было не таким ярким, как в странах Запада. Производительность промышленности в СССР вскоре начала стагнировать, новые технологии в основном применялись в военно-промышленной отрасли. В таких условиях сложно усмотреть новую «потребительскую» парадигму. Возможно, Советский Союз и преодолел времена «затягивания поясов», подобно странам Запада, но «изобилие» там все еще оставалось недостижимым. Некоторые историки даже утверждают, что именно обманутые желания потребителей в итоге послужили причиной падения советского режима.