Интервью с Александрой Глебовской

• Почему вы решили стать переводчиком и с чего началось ваше увлечение переводами?

Это древняя история. Я решила стать переводчиком примерно на втором курсе, когда взяла какой-то небольшой текст и перевела. Мне сейчас даже подумать страшно, насколько коряво я это сделала. Потом мои намерения как-то оформились в более серьёзную историю, и на четвёртом курсе я стала членом семинара Эльги Львовны Линецкой при Союзе Писателей;  тогда мне стало понятно, что единственное, что я хочу делать в этой жизни, — это переводить книги, причём самые разные, прозу, фикшн, нон-фикшн, стихи, вот с тех пор и перевожу.

• В основном вы занимаетесь художественным переводом. Расскажите, как вы решили переводить научно-популярную литературу?

Вы знаете, самый правильный ответ на этот вопрос — так получилось. Однако он не самый конструктивный. Дело в том, что между художественной и научно-популярной литературой не существует очень чёткой границы. Пока ты занимаешься текстом, учишься видеть, как он работает, из чего состоит – и, становится понятно, что нон-фикшн это компендиум в том числе и стилистических задач. 

Первой моей книгой стала монография Виктора Эрлиха «Русский формализм: история и теория», которую, кстати, мы делали в давние-давние времена вместе с Игорем Немировским. Вот видите, круг-то замкнулся. Это литературоведческая книга, это моя область, там приходилось переводить какое-то количество художественных отрывков. Вот так, медленно-медленно, постепенно я пришла к нон-фикшн. Не скажу, чтобы это было сознательное решение, так просто произошло. 

Конечно, правила, действующие в художественном переводе и в переводе научно-популярной литературы, чуть-чуть отличаются, но я бы сказала, что всё-таки чуть-чуть. В художественном переводе доминирует то, что я люблю называть манипуляцией, в нон-фике доминирует смысл, а так в основном одно и то же.

• С какими сложностями вы сталкиваетесь в художественном переводе и в переводе научно-популярной литературы? Какие есть различия, тонкости?

Первый вопрос, на который я всегда себе отвечаю и учу отвечать своих студентов,  —  чей голос звучит в тексте? Пока ты этого не поймёшь, ты ничего не переведёшь. Причём даже если текст написан от третьего лица, там всё равно всё время звучит чей-то голос, и даже, как правило, сложное многоголосие. Вот это главное, как мне кажется, что должен освоить художественный переводчик. 

В нон-фикшн это не так принципиально, хотя часто тоже бывает очень важно. Здесь главное — понять, с кем ты разговариваешь. Кто твой читатель? Кто твоя аудитория? Ты не просто переводишь книгу, ты её перекладываешь в руки, в голову людям с другим бэкграундом, с другим пониманием действительности и с другой фактурой языка в голове. Об этом нужно всё время помнить. 

Кто-то из коллег, я, к сожалению, забыла кто, недавно сказал гениальную фразу — переводчик сам должен понимать, что у него написано в переводе. Эта фраза  и к нонфику имеет самое непосредственное отношение. Ты должен пропустить текст через себя, сделать так, чтобы всё стало понятно твоему адресату. Это сложно с моей точки зрения. Иногда просто очень сложно, но осуществимо.

• Вы переводите литературу с английского, французского и идиша. Скажите, есть ли какие-то тонкости перевода с каждого из языков? 

Правильный очень вопрос, но вы знаете, на самом деле я всё-таки стою на том, и это исходит из моего опыта, что переводчик прежде всего должен знать тот язык, на который он переводит. В нашем случае это русский. Хорошее знание языка, с которого переводишь, — это большое подспорье, потому что чем лучше ты знаешь язык, тем меньше времени ты тратишь на элементарную вещь — понимание текста. 

С английского я перевожу, наверное, в семь-восемь раз быстрее, чем с идиша. Просто чисто технически это так. Но, разумеется, каждый язык имеет свою специфику. Английский очень внятный. Главная задача — сохранить эту внятность в русском, потому что русский текст, особенно то, что я бы назвала условным русским научным текстом, склонен расплываться. В английском свой набор клише, в русском — свой. Ты должен перетащить смыслы из одной системы в другую. 

Французский, напротив, достаточно расплывчатый. Он не столь компактен, он велеречив, ему свойственно уходить в довольно высокий регистр, и опять же задача в том, чтобы в русском не переборщить. С идишем всё гораздо сложнее, потому что идиш невероятно многогранен. Это язык, который был формализован только в начале ХХ века, до этого он существовал в качестве совокупности диалектов, не было жёстких норм, поэтому каждый текст — это такая тебе свежая задачка: а что делать будем? Не только в смысле, как это понять, с пониманием тоже есть проблемы, потому что в каждый региональный идиш всегда досыпались какие-то местные слова и реалии, но и как сохранить фактуру вот этой сложной истории. 

На самом деле на этот вопрос вам не отвечу не только я, не ответит никто. Переводчики со всего мира пытаются выработать какие-то подходы, какие-то общие правила, но пока идём-бредём вслепую, наугад. Берешь в руки очередной текст и понимаешь, что ты со всем своим там великим опытом должен начинать с нуля, с точки, где нужно придумать, а как это вообще переводить. Это круто, мне очень нравится.

Я уверена, что во многих некодифицированных языках есть те же проблемы, просто я как-то раньше об этом не задумывалась. В последнее время довольно много вокруг меня было разговоров о переводах с японского. Там тоже колоссальный набор трудностей, потому что совсем иначе устроена ментальность. 

Работая с, как я бы их назвала, мейнстримными европейскими языками, мы разбаловались. У нас есть шпаргалка, как это переводить. Хотя на самом деле шпаргалка, конечно, не всегда работает. Сейчас я, например, перевожу письма Джейн Остин. Она писала так, как писали в начале XIX века, и это такая вот письменная скоропись, которая неким образом соотносится с разговорной речью. Сидишь и разбираешься: а что здесь сказано? А потом начинаешь мучительно думать, как это сказать по-русски. Начинаешь вспоминать всё эпистолярное наследие русских писателей того периода, прикладываешь одну к другому, что-то получается в результате.

• Подскажите, какие проекты Библиороссики вам интереснее всего переводить?

Знаете , я думаю, что у меня не было ни одного проекта, который я не переводила бы с восторгом. Все книги очень интересные, очень разные. Есть книги, которые, с моей точки зрения, рассчитаны на очень узкую аудиторию, но от этого они не становятся менее интересными для переводчика, потому что там как раз закапываешься во всякие интересные истории. Поскольку я хотя и невеликий, но специалист по иудаике, мне достаётся довольно много проектов, которые связаны с еврейской историей.

С большим отрывом, любимая моя книга, которая просто легла мне на душу,  — это биография этнографа Льва Штенберга, написанная Сергеем Каном: она,  как мне кажется, прекрасна во всех отношениях. Прекрасная фактура, это такой вариант биографии, где нет никакой клубнички. Это биография серьёзного учёного, хотя жизнь у него была фееричная и это там тоже описано. 

Кроме прочего, это ещё и изумительно точный научный труд про то, как вообще развивались антропология, этнология и этнография. Мой авторский экземпляр этой книги ночует у меня дома очень редко, он странствует по всем моим знакомым, и каждому я говорю: пока не прочитаете, не станете умным человеком. 

Но, естественно, это не единственная книга, которая мне запомнилась. Мне они, собственно, запомнились, все. Например,  книга Марата Гринберга «Я читаюсь не слева направо, по-еврейски: справа налево» о Борисе Слуцком, где мне, как человеку, часто хотелось с автором поспорить; вот только  как переводчик я не имею права это делать. Зато с тех пор у меня, как и у Марата, исключительно нежные отношения с кефиром.

Ещё я должна сказать, что мне очень везло с авторами. В Библиороссике есть несколько особых правил игры. Автор очень активно участвует в работе над переводом, и вот, по крайней мере, до настоящего момента, у меня с авторами каждый раз складывались приятные, конструктивные отношения. Возникали трудности, мы их совместно решали. Все авторы, с которыми я работала, были очень открыты к общению и к вопросам. Это, мне кажется, отдельный великолепный момент. Очень хорошо, что, в отличие от Джейн Остин, можно взять автора за шкирку и спросить: а что ты хотел сказать?

• А подскажите, в целом есть, вот вы сказали, что вы даёте знакомым книгу Сергея Кана и говорите: «пока не прочитаешь, не станешь умным человеком». А вообще, за всю историю вашей работы, какие книги вам запомнились больше всего и что бы вы рекомендовали почитать читателям этого интервью?

Вы знаете, я могла бы, конечно, выкатить список на миллион страниц, но у меня есть, наверное, два автора, про которых я хотела бы сказать отдельно. 

Если говорить про фикшн, это, безусловно, современный датский писатель Питер Хёг. Я бы порекомендовала читать вот просто всё, что он написал, к счастью, всё по-русски вышло, в очень хороших переводах. У него книги очень разные, но для меня это удивительно пронзительное пересечение литературного и человеческого. Ну, я тут немножко пристрастна, потому что я его люблю. Не могу не поделиться. 

А что касается какого-то такого более профессионального подхода, вы знаете, есть одна книга, по которой я до сих пор учу своих студентов. Книга, которая, в принципе, к переводу не имеет прямого отношения. Это небольшая книга Умберто Эко, которая называется «Шесть прогулок в литературных лесах», вышедшая, кстати, в моём переводе, поэтому я её прочла достаточно внимательно. Это книга, которая очень просто, на пальцах, но при этом подробно и продуктивно рассказывает о механизмах работы художественного текста. Как я уже говорила, не зная, как крутятся эти механизмы, ты ничего не переведёшь, ты должен понимать, как твоя машинка устроена. Книга Эко как раз об этом. Кстати, тем, кто переводит нон-фикшн, я бы тоже её посоветовала, потому что очень многое становится понятно о том, как работает коммуникация, как сказанное отражается в человеке, который это сказанное слышит. 

У Эко есть огромная, очень серьёзная книга конкретно про перевод, которая называется по-русски «Сказать почти то же самое», но она зубодробительно сложная, в ней можно утонуть. А вот «Шесть прогулок в литературных лесах» — это, с моей точки зрения, полезнейшее, увлекательнейшее чтение для всех, кто работает с текстами.

• Как вы считаете, как изменится перевод в современных реалиях, учитывая современные технологии, и какие перспективы ожидают переводчиков в связи с этим?

Вы знаете, мне сложно ответить на этот вопрос, я регулярно натыкаюсь на плюс-минус художественные тексты, переведённые гугл-переводом, диплом, искусственным интеллектом. Я понимаю, что пока оно не работает. Оно не работает ни в фикшн, ни в нон-фикшн, потому  что все эти инструменты не способны отследить ту совокупность логических связей, которая насквозь пронизывает любой текст. То есть они всё-таки ещё недостаточно умные. Результат может быть невероятно гладким, он может быть внешне очень привлекательным, но когда начинаешь на него вдумываться, понимаешь, что там всё переврано. 

Я, так сказать, не пророк, не знаю, может быть, через пять лет машины научатся переводить лучше людей, но пока ещё не научились. Как преодолеть вот барьер достижения полной когерентности в тексте с помощью машинного перевода я не знаю, потому что насколько хорошо машина справляется со всеми типовыми историями, настолько плохо она справляется со связками между этими типовыми историями. Вот как одно относится к другому? С этим, надо сказать, поначалу и человек-то плохо справляется. Главное, чему я пытаюсь научить своих студентов, — это видеть внутреннюю логику текста, хотя бы на поверхностном уровне. 

Хотя, конечно, будем надеяться, что машины через пять лет все за нас сделают, а мы пойдём на пенсию. Ура! Или будем надеяться, что этого не произойдёт на нашем веку, и мы будем сидеть и работать дальше. Не знаю, какой из этих двух сценариев верный. Но мне кажется, что при том темпе развития технологий, которые мы сейчас видим, возможно примерно всё. 

Может быть, через 5 лет  автор будет искусственному интеллекту говорить: Фрося, напиши мне книгу про Бродского. Фрося будет писать, а мы будем загонять ее шедевр в тот же искусственный интеллект для перевода, и всё будет при этом хорошо. Не будем исключать такой возможности. Хотя я пока не очень в это верю.

• Какой совет вы можете дать начинающим переводчикам не только как переводчик, но и как преподаватель? 

Учитесь. К сожалению, дать какой-то один универсальный совет очень трудно, потому что все люди разные. Те, кто приходят ко мне учиться, приходят с самыми разными вводными данными. У всех есть сильные и слабые стороны, и надо, наверное, попробовать понять эти самые слабые стороны и попытаться их проработать. Как? В каждом случае по-своему. Поскольку я сама веду онлайн-курс художественного перевода, я просто по определению верю в пользу таких курсов. На них можно учиться. Да, это стоит денег.  Но особых альтернатив я не вижу. 

Если вы начинаете работать на какое-то незамысловатое издательство, куда сдаёте перевод, а дальше его публикуют без всякой редактуры, это путь в никуда, потому что вы в профессиональном смысле забуксуете. Проблема начинающих переводчиков, как мне кажется, — это отсутствие обратной связи, отсутствие возможности пообщаться по вертикали с людьми, у которых больше опыта. Нужно, на мой взгляд, чтобы старшенькие учили младшеньких. Так было в моей молодости, и, собственно, я всему научилась именно в этой системе. Поэтому я, к сожалению, не верю в то, что долгой практикой можно достичь совершенства. Долгой практикой можно еще и закрепить свои ошибки. 

Я не верю в то, что люди рождаются переводчиками. Хотя и видела таких людей три раза в жизни. Вот просто человек в 16 лет переводит так, что за ним править не надо. Но таких очень мало. А всем остальным – учиться, учиться и учиться. Вот как Владимир Ильич завещал. Другого универсального совета я, наверное, дать не смогу.